Едва ли кто-нибудь сомневается в том, что образ Кутузова в романе “Война и мир” находится в непосредственной связи с философско-историческими рассуждениями Толстого в том же романе. Однако эта связь часто понимается очень односторонне.

В литературе об этом романе самым распространенным является мнение, что Толстой представил Кутузова совсем бездеятельным, отказавшимся от своей воли, слепо подчиняющимся независимому от него ходу вещей и своими распоряжениями как главнокомандующего лишь санкционируем то, что само собою складывалось в стихийном ходе обстоятельств. Обычно при этом указывают, что на военном совете перед Аустерлицким сражением Кутузов спит, что в Царевом-Займище он остается равнодушным к донесению генералов и представляемым военным проектам, что в Бородинском сражении он лишь инертно одобряет то, что происходит без его участия, что на военном совете в Филях он опять спит и во всех последующих событиях при преследовании бегущей армии Наполеона сознательно уклоняется от всякого вмешательства в стихийное движение войск.В параллель припоминаются замечания Толстого о том, что в истории все совершается по воле “провидения”, что люди являются лишь орудиями этого провидения, что всякие попытки руководить историческими событиями и творить историю всегда бесплодны, что Кутузов понимал, что “есть что-то сильнее и значительнее его воли”, и “умел отрекаться от участия в этих событиях”.

Действительно ли о деятельности Кутузова Толстой говорит лишь там, где описывает его поведение как художник, и никогда об этой деятельности не говорит, никогда ее не обозначает, если о том же Кутузове он рассуждает обобщенно, как историк-“мыслитель”?

Толстой назвал Кутузова великим человеком, потому что целью своей деятельности тот поставил цель общей необходимости. Прозрение в смысл совершающейся истории было результатом отречения от “всего личного”, которое могло бы отвлекать силы на “другое”, т.е. эгоистически разделять с людьми. Толстой подчеркивает нравственное достоинство Кутузова как полководца, деятельность которого “неизменно и постоянно” была направлена к одной и той же цели, причем к такой, которая имела общенациональное значение: “Трудно вообразить себе цель более достойную и более совпадающую с волею всего народа”.

Бородинское сражение Кутузов расценивает не только как победу русского войска над Наполеоном, но и как “страшный удар”, который по расчету Кутузова должен быть смертелен. Толстой подчеркивает целеустремленность всех действий Кутузова, сосредоточенность ума и воли на задаче, вставшей перед русским народом в ходе истории. Кутузов все делает для того, чтобы помочь народу выполнить его историческую миссию. Выразитель народного чувства, Кутузов становится и направляющей силой народного сопротивления.

Исторический подвиг Кутузова не получил при его жизни признания. Толстой отмечает трагическое положение великих людей среди “толпы”. “В 12-м и 13-м годах, - пишет Толстой, - Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы- полный победы над французами.

То народное чувство, которое носил в себе Кутузов, и выдвинуло его в представители народной освободительной войны, сообщило ему нравственную свободу, проявившуюся в прозрении “высших законов”. Само прозрение Кутузова было результатом органического слияния с народом, духовной общности с ним: “Источник этой необычной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его”.

Со времени известия о выходе французов из Москвы и до конца кампании Кутузов стремился удержать русскую армию от бесполезных сражений, он не мог принять “потери своих людей и бесчеловечного добиванья несчастных”.

Острое народное нравственное чувство руководило Кутузовым и внушало ему отвращение к насилию и жестокости, к бесцельному и бесполезному пролитию человеческой крови. В этом отношении очень примечательна речь Кутузова перед Преображенским полком, обращенная к офицерам и солдатам. После первых торжественных и официальных фраз “вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что-то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам... Вам трудно, да все же вы дома; а они видите, до чего они дошли сказал он, указывая на пленных. -Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы их не жалели, а теперь и пожалеть модно. Тоже и они люди. Так, ребята?” Толстой разъясняет: “Сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты... это самое чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком”.

Эта сцена уединения Кутузова с народом в чувстве жалости к побежденному врагу подтверждается, углубляется сценой у солдатского костра, к которому подошли два прятавшихся в лесу француз, офицер Рамбаль и его денщик Морель. Русские солдаты отнеслись к ним с чувством сострадания и оказали помощь немедленно: “подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки”. Чтобы отогреть Рамбаля, солдаты отнесли его в офицерскую избу. “Вот люди! О, мои добрые друзья!”- воскликнул Рамбаль, пораженный приемом в русском лагере.

Нравственное чувство объединяло Кутузова с солдатами и разъединяло с высшими чинами армии, которые хотели “отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления”. Милорадович, Толь и другие генералы, сжигаемые страстью честолюбия, стремились только “отличиться”, эгоистически заявить о своей личности, выдвинуться в ряды героев.

По мысли Толстого, сознание своей внутренней свободы- это проявление глубинного “я” человеческой личности, и потому это сознание связано с непосредственным ощущением добра и зла. Самоочевидное знание истины- что хорошо и что дурно- изначально объединяет всех людей. Всеобщая воля находит свое выражение не только в действиях особенной личности, Кутузова и Наполеона, но она, как не эгоистическое начало, составляет основу деятельности любого человека. Человеческое достоинство говорит Толстому, что “всякий из нас ежели не больше, то никак не меньше человек, чем великий Наполеон”.

Толстой близок к пониманию свободы как во всяком случае ощущаемой, угадываемой необходимости. Персонажей, участников войн 1805 и 1812 годов, он делит на две категории по степени сознания ими “высшей цели”, т.е. объективных закономерностей исторического движения. Одни, приближаясь к Кутузову, развиваясь в его направлении, угадывают смысл совершающихся событий и сознательно служат народному национальному делу; другие, подобно Наполеону, живут интересами личного продвижения, равнодушны к общенародным целям. Вместе с тем, по мысли Толстого, и те и другие- орудия истории и подчиняются ее законам.

По разумению Толстого, Наполеон и Кутузов- выразители исторических тенденций времени. Мудрый Кутузов, свободный от страстей тщеславия и честолюбия, легко подчинил свою волю воле “провидения”, т.е. прозревал “высшие законы”, управляющие движением человечества и потому стал представителем народной освободительной войны. Наполеон же, благодаря полному равнодушию к человеку и отсутствию нравственного чувства, был поставлен историей во главе захватнической войны.

Кутузов и Наполеон, таким образом, независимо от своих субъективных намерений и разумений, оба выполняют задачу сверхличную. При этом один воображает себя героем, властителем народов, от воли которого зависят их судьбы, другой вообще ничего не думает о себе, не играет никакой роли, а лишь мудро руководит нравственным духом вверенного ему войска.

Значение великой личности Толстого полагает в “прозрении народного смысла событий, т.е. в ощущении совершаемой исторической необходимости как воли “провидения”. Великие люди, вожди человечества, подобно Кутузову носящие в груди своей народное нравственное чувство, опытом и сознанием угадывают ближайшие требования исторической необходимости. Солдаты тоже как-то чувствуют эти требования и удовлетворяют их, борясь с врагом за национальную независимость родины. Солдаты свободно и вполне сознательно осуществляют историческую миссию, обращаются к “дубине народной войны”, к организации партизанских отрядов. Предопределенность, как движение по объективно существующим законам, реализуется через свободную деятельность людей.

Таков Кутузов. Он, с одной стороны, как и все другие люди, не знает и не может знать конечные цели “провидения” и поэтому многое осуществляет “бессознательно”, неведомо для себя, но вместе с этим Кутузов в каких-то своих пределах ощущает общий смысл событий, отдается ему и, таким образом, осуществляет общее не только “бессознательно”, но и сознательно. Это и сообщает деятельности Кутузова особый характер, отличающий его от всех других исторических деятелей, представленных в “Войне и мире”. Кутузов отличается от них тем, что они “действуют”, а он “бездействует”, а тем, что он действует иначе...

Действия Кутузова не являются исключением; наоборот, исключение представляют моменты бездействия, которые всегда получают особое объяснение. Кутузов действует всюду, где его выводит автор: как в конкретно-художественных эпизодах, так и в обобщенной характеристике.

В обрисовке состояния Кутузова после смотра в Царевом-Займище Толстым подчеркивается его нерасположение к ненужным позам и фразам в обстановке официальной парадности.

Считают, что Толстой здесь известными словами Андрея Болконского высказал оправдание инертности Кутузова как главнокомандующего. Эти слова часто приводятся как доказательство авторской защиты полного отказа Кутузова от собственной воли. “Он понимает”,- думает Андрей Болконский о Кутузове, - что есть что-то сильнее и значительнее его воли, - это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной воли, направленной на другое”.

В описании поведения Кутузова при Бородинском сражении у Толстого опять речь идет не о его “пассивности”, а о его напряженной деятельности, как представлял себе Толстой деятельность полководцев в ее разумном содержании.

У Толстого о Кутузове здесь сказано: “Он не делал никаких распоряжений, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему”. “Соглашался или не соглашался”, - следовательно, - делал выбор, производил оценку и своим согласием или несогласием направлял движение.

Особенность Кутузова по сравнению с другими историческими деятелями, представленными в “Войне и мире”, состоит, по Толстому, не в его “пассивности”, а в особом характере его деятельности, сознательно подчиненной внеличным, народным целям, сообразно исторической необходимости.